18 ноября 1774 года, Париж
Я начал вести этот дневник в день, когда понял, что еще есть ради чего жить. Я ждал тебя так долго. Я почти потерял надежду, что ты возродишься в этом мире вновь, я клял себя последними словами и едва не молился, чтобы ты вернулся. Я ненавидел себя за то, что вырвал сердце из твоей груди и сходил с ума от страха, что тем самым прервал нить твоих реинкарнаций.
Мое безумие длилось ровно до тех пор, пока мне не сообщили, что ты родился. Это случилось сегодня. Я до сих пор не могу унять дрожь, Джон Константин. Ты воистину по-ангельски бессмертен и непроходимо глуп, раз решил вернуться в мир, где еще есть я. Ненависть к тебе переполняет меня, мне трудно говорить, писать, даже дышать. Я больше не сделаю такой ошибки, я больше не убью тебя. Ты будешь страдать медленно, так, как я все эти годы. Ты познаешь все муки Ада в надежде получить прощение и упокоение. Но этого не случится, экзорцист, я заставлю пережить тебя все то, что пережил сам, когда Он отказался от меня, когда меня предали родные братья, и отвергла моя земля. Я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не поймешь, что я чувствую, и не признаешь мою правоту, пока сам не начнешь доказывать с пеной у рта, какие низкие и подлые эти люди, и какой безжалостный трус ваш Бог.
Я не прощу тебя никогда.
Я уже иду, Джон.
15 марта 1774 года, Париж
Ты не поверишь, экзорцист, но я только сейчас смог возобновить свои записи. Заботится о младенце, скажу тебе, дело не из легких. Начать с того, что той шлюхе, от которой ты в этот раз родился, не было до тебя никакого дела, так что пришлось пристроить тебя в сиротский приют. Я до сих пор не понимаю, что милого в новорожденных. Видел бы ты свою мерзкую орущую рожу. Пока нес на руках до приюта раз сто порывался свернуть тебе шею. Насилу успокоил, ну кто бы мог подумать, что палец может заменить материнскую грудь. Или это только у экзорцистов так, Джон? Тянешь в рот все, что попало. Странное ощущение: мокро, мягко, тепло…
Ха, эта сучка монастырская, когда увидела тебя - даже брать не хотела! Ты только подумай! Сказала, что у тебя, мол, глаза какие-то странные, дьявольские. Дура набитая! Зато я смеялся до слез, еле доказал, что ты не антихрист. А все же Святую Церковь не проведешь, Джон Константин! Ха! Вот идиотизм!
4 июля 1774 года, Париж
Я снова вернулся. Ты вырос, Джон, поправился, перестал походить на вечно орущий злобный обтянутый кожей скелет. Беру свои слова обратно, младенцы ничего так, симпатичные, забавные такие. Нет, не ты, другие дети, так что не обольщайся, мелкая гадина, ты - то, как раз из тех, от которых собственные родители в ужасе шарахаются. Попробовал зарядить мне кулаком в глаз и выдрал добрый клок волос. Я запомню.
25 сентября 1774 года, Париж
Мне так много нужно тебе рассказать, и у нас так мало времени. Я больше не буду приходить к тебе, как делал все время весь этот год, я исчезну, позволив тебе расти самому, я не хочу, чтобы ты запомнил меня, Джон. Еще слишком рано, еще не время. Ты родился в смутное время, экзорцист и, боюсь, это не совпадение. В мире творится черт знает что. Вы люди никак не можете смириться со своими амбициями и уничтожаете все, к чему прикасаетесь и даже то, что создаете сами. Власть монархии висит на волоске, Джон, к власти пришел Людовик XVI, и знаешь, у меня ощущение, что он безумен. Эти бесконечные дворцовые интриги, праздное времяпрепровождение, впечатляющее мотовство, и все это на фоне промышленного кризиса и нескольких неурожайных годов. Люди жадны, глупы и безумны, я уже говорил тебе об этом, ничего ты все увидишь своими глазами.
Я специально привез тебя в Париж. Ты должен это видеть, эпоха Просвещения, как ее назвали, того стоит, поверь. Пир во время чумы, не иначе. Разве никто из них не видит, что происходит? Все катится черту под хвост, а они романы пишут. Лицедеи! Зато для демонов рай на земле, Джон. Вылезли даже те, кто от страха дрожал в Аду, боясь одного упоминания о крестном знамении, сейчас всем не до веры, а о нашем брате и думать забыли.
15 июля 1778 года, Париж
Осталось всего полгода. Так мало времени, кажется, эти четыре с половиной года промелькнули, как один день. И ты, наконец, вспомнишь меня, Джон.
Давно пора. За эти несколько лет все сильно изменилось, революционное движение набирает обороты, а демоны вносят смуту и раздор туда, где этого еще не сделали люди, но, должен заметить, у нас все меньше и меньше работы. Вам даже помогать не надо сами себя уничтожите. Безумные алчные твари!
Мне надоело просто ждать тебя, прости экзорцист, но я тоже хочу поучаствовать в этом празднике жизни. Я ударился в политику. Хожу на заседания Генеральных штатов от третьего сословия. Забавно, весело и настроение поднимает. Вырастешь – обязательно приглашу тебя туда, тебе понравится. Содом и Гоморра , Джон, если бы ты только знал, сколько тут тайн, и кто с кем спит…
Впрочем, сначала ты должен вспомнить. Вот этим и займись, проклятый скорпион, и не смей больше дохнуть от оспы, как последний бродяга, будто за тобой не присматривает лично высший демон. Еле вывел эти отвратительные оспины с твоего лица и тела пока ты спал. Ты улыбался во сне, тебе было больно, но ты улыбался.
Что тебе снилось, экзорцист?
18 ноября 1782 года, Париж
Только сейчас понял, какую чушь писал все это время. А ведь чуть не уничтожил в приступе бешенства, нет уж, пусть остается, пусть напоминает мне о том, каким я был идиотом.
Два года прошло, а ты так и не вспомнил. Сейчас я вряд ли смогу описать то, что почувствовал, когда понял, что память к тебе не вернулась. Ты предал меня, Константин, предал! Если бы ты знал, как я ненавижу тебя за это!
А тогда я чуть не спалил этот вонючий приют вместе с монашками и этими грязными ублюдками, с которыми ты рос.
Никогда не думал, что способен на подобную вспышку ярости, теперь даже немного стыдно за свои поступки, хотя вряд ли ты узнаешь об этом, Джон.
Два года мне понадобилось, чтобы успокоиться и осмыслить ту подлость, которую ты мне уготовил, а за это время тебя умудрились найти они, слуги Люцифера. Я должен что-то предпринять, я не могу отдать тебя им. Только не сейчас…
25 декабря 1782 года, дорога из Парижа в Йер
Так неудобно писать в карете, жутко трясет, но времени у меня мало. Ты спишь на моих коленях, а я дрожащей рукой вывожу кривые каракули, то и дело рискуя перекинуть на тебя чернила. Я увез тебя из приюта, увез тайно, наврав тебе с три короба, что усыновляю по всем законам, что ты похож на моего младшего брата, погибшего три года назад при пожаре в поместье. Я так и не понял, как ты умудрился мне поверить, Джон. Мы же с тобой абсолютно не похожи!
В Провансе, в Йере у меня есть поместье, о котором никто не знает. Ты будешь жить там, под присмотром моих слуг. Они хорошие люди, экзорцист, и не знают о том, кто их хозяин, тебе они понравятся. Я не позволю Гончим Ада разорвать тебя в клочья, чего бы мне это не стоило. Я получил шанс переубедить тебя, говорить и обучать тебя, не оглядываясь на ту «святую правду», что нашептал тебе на ухо Михаил. Как же я долго ждал этого часа! Ты поймешь, как заблуждался, когда посмотришь на все под другим углом.
Кроме того, там свежий воздух, тепло и рядом Средиземное море, детям полезно бывать на свежем воздухе, парижский смрад явно не идет тебе на пользу, тем более, что в столице обстановка становится все более напряженной.
1 января 1784 года, Йер
Я вернулся в поместье под Новый Год, все-таки детям нужно внимание и подарки. Да, некудышний из меня воспитатель, мне кажется, тебе не понравились мои подарки. Наверное, настоящий серебряный кинжал для десятилетнего ребенка это слишком, ты так странно смотрел на него. Я долго сомневался, дарить ли тебе оружие, которым ты можешь ранить меня, но сомнения исчезли после того, как я встретил двух демонов, которые уж больно настойчиво пытались навязать мне свое общество. Не хочу, чтобы ты пострадал, когда меня нет рядом.
Зато я узнал, что ты умеешь улыбаться, Джон. Тебе понравились конфеты, которые я привез из Парижа. Раньше я никогда не видел улыбки на твоем лице, только отвратительные гримасы и издевательские усмешки. А зря, тебе очень идет чистая открытая улыбка, Константин. Надо будет не забыть заскочить в ту чудесную кондитерскую лавку в следующий раз. И ты опять улыбнешься…
Я доволен твоими успехами в учебе. Учителя не нарадуются, а твоя любознательность даже чуть - чуть похожа на жадность. Ты всегда был ненасытным, экзорцист. Но таким, как сейчас, ты мне нравишься. Пора начать обучать тебя фехтованию.
2 января, 1784 года, Йер
Мелкий засранец! Напугал до полусмерти!
Не знаю, о чем думал я, обучая тебя латыни, но я чуть не самоизгнался в Ад, когда ты пробормотал какую-то белиберду из Священного Писания и ткнул меня подаренным мною же кинжалом. Оказывается, этот идиот, который обучает тебя истории, растрепал тебе о святой инквизиции, и тебя, естественно, безумно заинтересовал этот период истории, и ты решил поиграть со мной в ролевые игры.
Уволю тупую скотину!
И все-таки я нанял для тебя учителя фехтования…
16 ноября 1786 года, Париж
Начал замечать, что в Йере я провожу времени больше, чем в Париже, и меня это ничуть не беспокоит. Я привык быть рядом с тобой, и уже почти перестал опасаться, что ты вспомнишь свои предыдущие жизни. Я привык к твоей улыбке, к твоим прикосновениям, и уже больше не кричу, просыпаясь по ночам, когда ты замерзаешь и приползаешь ко мне в постель погреться или рассказать, какой тебе приснился кошмар. Ты повзрослел, стал так похож на себя, на того экзорциста, которого я убил тогда…
Я долго думал. Наверное, все дело в том, что я с тобой сделал. Цепочка реинкарнаций прервалась, или же что-то пошло не так, и ты не смог вспомнить. Боюсь подумать о том, что предпримет Михаил, когда узнает, что его игрушка сломалась, и что ты теперь в моих руках.
Я еду в Йер, через два дня у тебя День рождения, уже двенадцатый, как быстро летит время! На этот раз я купил тебе именно то, что ты так давно хочешь. Тяжеленную книгу о святой инквизиции, будь она не ладна! И твои любимые сладости…
Уж лучше бы ты читал романы, Джон. Хотя, ты еще, наверное, мелковат для амурных дел.
Подумываю, не продать ли дом в Париже и не переехать ли окончательно в Йер, к морю? Не знаю, возможно, подожду еще года два-три…
- Господин де Моро, карета подана, - застывший в дверях слуга склонился в низком поклоне.
- Что? Ах да, иду…
Граф Арман де Моро отложил перо в сторону и закрыл дневник. Пора ехать. Осень нередко радует проливными дождями, и дороги, ведущие в Йер, часто оказываются размыты так, что не пройти, не проехать.
А ему обязательно нужно быть там к послезавтрашнему вечеру.
Отредактировано Анаэль (2010-10-25 08:19:15)