И не пересказать, как выворачивается все внутри от этих прикосновений - жадных, и в то же время бережных, нежных. Лай перевёл дух, глотая поцелуи, как заблудившийся в пустыне воду.
Всё вокруг казалось таким странным - эта ночь, отель, фонари за окнами, влажные простыни и учащённое дыхание.
Какая там рана - обезболивающее отняло чувствительность во всем теле, но даже ему не под силу было перебороть влияние Воля, Лай задыхался от возбуждения, и плевать ему было на раны, на боль, на тёмные пятна на простыни.. на все. Кроме Него.
Ему он позволял все, и даже больше, раскрывался полностью, позволяя творить с собой всё, что угодно - и Воль творил, играя на любовнике, словно на музыкальном инструменте, нажимая то там, то тут и заставляя постанывать, всхлипывать, прогибаться...
Жадно, взахлёб - в какой-то момент оба забыли обо всем,и не было иной боли, кроме той, за которой шло наслаждение.
Раз оба обессиленно откинулись было на простыни, но затем снова потянулись друг к другу.. два. Три...
Рассвет наступил неожиданно, высвечивая бледную кожу Вольфгана и, казалось, что она светится в темноте. Глаза Лая точно светились - счастьем.

"К чёрту руку" - хотел было привычно отмахнуться убийца, потом вспомнил, что Воль не любит такого откровенного пренебрежения к себе, наверняка полагая Лайонела своей добычей. Небезосновательно, впрочем. Киллер приподнялся, отвечая на поцелуй, и подумал, что если так и дальше пойдёт, то он не ограничится одним поцелуем. На Вольфгана у него всегда крышу срывало. Он вспомнил, как раз они разминались в зале для стрельбы.. Весело было. Так давно. Пора бы вернуться преподавателю к своим милым студентам...
- Хорошо, - хриплым шёпотом отозвался убийца, встречаясь взглядом со своим начальником. - Воль, нам пора.
Теперь уже не важно - пришёл или не пришёл тот, кто подбирался к Лаю ещё с год назад. Нужно возвращаться, и надеяться, что по пути он их настигнет. Ждать его дольше не имело смысла. Сейчас, когда Воль рядом, здоровый, полный сил, такой же ироничный и родной.. Лай готов отступить, занимая привычное место за плечом, в тени, готовый оттуда поддержать, если понадобится - зайти к врагу с фланга, а то и в тыл, красться, как собака по следу, и настигнуть. Он не герой, и никогда им не был. В Бруно его учили быть в спину, ниже пояса, и продаваться тем, кто дороже заплатит. Когда-то плеть палача сняла с Лая верхний слой кожи вместе с этой наукой.
Остался пёс, Адская Гончая, в отличии от цепных волков Менгеле - свободный, принадлежащий только себе. Сам выучившийся всему, что знает.
Адальбертовец никогда бы не пришёл работать в Бруно. Бруновец будет легко работать где угодно, но в университете Адальберта - только диверсантом.
Лай будет работать на Вольфгана. И на себя - именно в такой последовательности.