Пробуждение стало настоящим кошмаром. Во-первых, он уже давно себя так паршиво не чувствовал, во-вторых, не смотря на многочасовой сон где-то в глубине души зрела твердая уверенность в том, что на нем пол Ада пропахали. Не иначе Астрата развлеклась. Кошмарная женщина!
В-третьих, он и просыпался-то несколько раз, в каждый из которых честно пытался открыть глаза и встать с кровати. Напрасно.
Герцог перевернулся на живот и сонно уставился на сброшенную прямо у кровати одежду. Судя по некоторым деталям гардероба, она была ему явно не по размеру, да и фасон сильно смущал.
"Жены. Ну почему эта женщина никак не привыкнет раздеваться нормально? Или на крайний случай у себя в покоях. Долго я еще буду находить у себя под подушкой ее чулки, а под кроватью корсет и нечто отдаленно напоминающее ... Великий Сатана, что это? Как все сложно..."
Шевелиться не хотелось. Так бы и лежать, лежать, пока не подадут обед. Или ужин. Астарот выпростал руку из-под одеяла и свесил ее с кровати. Сил дотянуться до жениных тряпок не хватило, и Герцог, плюнув на желание устроить слугам тихую взбучку, решил что позже просто все выскажет Герцогине.
"Странно тихо вокруг. Где все? И что это за шум в коридоре?"

Тело отказывалось реагировать на посторонние раздражители, поэтому Герцог всего лишь обратил удивленный взгляд к открывшейся от удара ногой двери, отмечая, что неплохо бы наложить на нее какое-нибудь заклятие недопуска без соответствующего пароля. Хотя, тут же сообразил, что для этого придется потрудиться, составляя список тех, у кого этот пароль все же будет, и решил не тратить сил и времени зря. Потому как на пороге комнаты появился тот, кому доступ в покои  был открыт практически в любое время.
Встрепанный вид Имальнуэля ошарашил Астарота не меньше, чем его экстравагантный способ стучать. Но приступ лени еще не прошел, поэтому демон даже не соизволил сесть на кровати, все так же продолжая лежать на животе.
- Спалось? Неплохо спалось? - сонно пробормотал Астарот, лениво соображая, когда успел позволить одному явно зарвавшемуся инкубу таким бесцеремонным образом вламываться в его спальню. Память злорадно имитировала амнезию.
- Где все? Почему о тебе не доложили? Вымерли они что ли?

- Астарта? - Герцога перекосило. Снова жена лезет в его жизнь, ему это никогда не нравилось, но теперь ей, кажется, взбрело в голову не только следить за ним, но и показываться в местах, которые он недавно посещал.
А еще он в упор не мог вспомнить, что ему понадобилось тогда от Имальнуэля. Какой-то ненормальный порыв. И почему инкуб так странно себя ведет?
- Ну, раз ты еще жив, значит настроение у Герцогини было сносное, что не может не радовать. Но что ей понадобилось от тебя?
Ладонь на спине приятно грела кожу, демон нехотя пошевелился, раздумывая, наказать ли инкуба за эту неожиданную вольность или позволить продолжать дальше? Ощущения были приятными, и Герцог решил оставить все как есть.
- Ты голоден? Я как раз собирался приказать слугам подать завтрак. Или что там сейчас должно быть?
Им оказался как нельзя кстати, не придется самому вставать и будить это сонное царство.

- Откуда мне знать? - настроение заметно улучшилось. Горячие ладони инкуба, исследующие его спину с какой-то исступленной жадностью, сделали свое дело, Астарот начал оживать. Перевернувшись на спину, он ухмыльнулся, упиваясь горящим взглядом и хищным оскалом прекраснейшего из инкубов. Видел бы кто-нибудь выражение его лица сейчас, вряд ли бы смог утверждать подобное, разве что, когда заикаться перестанет. Герцогу всегда было интересно, как бы отреагировали Князья, столкнувшись с истинным голодом?
В этом состоянии Имальнуэль просто не может остановиться. Одно неверное движение, потеря бдительности - и он без остатка выпьет всю твою силу.
Но вряд ли инкуб показывался кому-то из Князей в таком состоянии. Сытый вальяжный и аристократичный Имальнуэль очаровывал своей невероятной грацией, гибким умом и неиссякаемой фантазией.
Сейчас же перед Астаротом сидело Чудовище. Ненасытное, безжалостное, опасное. И именно это чудовище возбуждало Герцога, один взгляд в глаза напряженного застывшего на краю его постели инкуба - и усталость как рукой сняло.
Однако эта игра слишком нравилась Герцогу, чтобы вот так просто сдаваться.
- Почему? - он сделал вид, что рассеянно соображает, что бы ответить. - Ты просто черная дыра, Имальнуэль. Совершенно не представляю, что бы смогло тебя насытить полностью. Могу предложить кофе со сладостями, - совершенно невинный взгляд и кривая улыбка, по-другому демон просто не умел улыбаться. - Будешь?

"Голод, жадность, кто-нибудь видел это твое лицо, Им? Оно отвратительно, еще отвратительней, чем та ненасытная голодная ухмылка, которой ты улыбаешься, когда думаешь, что тебя никто не видит"
- У тебя совсем не осталось сил, - скорее утверждение, чем вопрос. Астарот прекрасно понимал, что бесцеремонное поведение инкуба сейчас обусловлено вовсе не его непочтительным отношением к Герцогу. Имальнуэль был не просто голоден, он был на грани. Безумие, плещущееся в его глазах, искривленные от жажды и возбуждения тонкие губы, сведенные судорогой длинные пальцы. Все это поднимало в Герцоге такую волну возбуждения, которая была способна захлестнуть их обоих, подарив одному величайшее наслаждение, а другому вожделенный энергетический коктейль из агонии, страсти и похоти.
- Твоя музыка слишком дорога мне, - пальцы Астарота сжались на точеном бедре, он притянул скрипача, почти укладывая себе на грудь, и впился в подрагивающие от возбуждения губы долгим тяжелым поцелуем, даря энергию, но ровно настолько, чтобы у инкуба не иссякли силы до конца их импровизированной игры.

Несмотря на то, что пробуждение было не слишком приятным и радостным, Астарот чувствовал себя вполне сносно. Сжимать в объятиях разозленного изголодавшегося по ласке инкуба было до безумия приятно, Герцог впитывал возмущение Имальнуэля, как губка, чувствуя, как желание пробуждается в нем горячей волной похоти.
Осторожные почтительные шорохи и скрипы за дверью больше не волновали Астарота. Поесть он может и позже. Хотя, Имальнуэль заслужил к своему завтраку приправы поострей.
- Смерть тебе не грозит, - нарочито равнодушным голосом отозвался демон, хотя его ласки и объятия говорили совсем о другом. Астарот желал Имальнуэля не меньше, чем тот его. - Так что давай выпьем по чашечке чая. Или ты предпочитаешь с утра бокал вина?
Длинные белоснежные волосы щекотали шею, дыхание инкуба скользило по его коже, обжигая и возбуждая еще больше. Жадность, голодная, нетерпеливая, как же Астарот любил эти моменты. Их вечная игра. Его забава и муки сошедшего с ума Имальнуэля.
Легкий гортанный звук, условный сигнал, и пауки бочком пробрались в покои Лени. Уставленные едой и напитками подносы тут же были водружены на постель.
- Будем пить вино, - довольно кивнул осчастливленным вниманием хозяина слугам, и в его руке тут же появился бокал.
Легко отстранив Имальнуэля, Астарот протянул ему вино и, прищурив потемневшие от страсти и азарта глаза, приказал:
- Напои меня.

Взгляд Герцога потемнел еще больше, но на лице не дрогнул ни один мускул. Понять, что сейчас происходит с Астаротом было невозможно. То ли демон разозлен неподчинением инкуба, то ли впал в свое обычное мрачно-депрессивное состояние, то ли раздумывает, как ему поступить.
Герйог сел на кровати, склонившись над лежащим инкубом и осторожно провел ладонью по изгибу талии, в который раз отмечая, что фигура прекраснейшего из инкубов по изяществу не уступает женской.
Признавать, что перегнул палку и на сей раз довольно сильно задел Имальнуэля он не собирался. Просто перевернул инкуба на спину и лег рядом, обнимая его за талию.
- Я не разрешал тебе покидать мои покои, - голос был намного мягче, чем обычно. - Имальнуэль...
Поцелуй получился чересчур нежным, осторожным, но Астароту было наплевать. Он мечтал любоваться бешеным огнем прекрасных глаз, а не упиваться страданиями.
- Имальнуэль...
Еще один поцелуй, куда более страстный. Герцог отдавал часть своей энергии, делясь ей с Имальнуэлем, ей и тем возбуждением, которое вызвал в нем инкуб.
- Останься.
Ладони скользили по бледной тонкой коже, согревая ее лаской, Астарот заключил скрипача в объятия и прижал к себе как можно крепче, не давая совершить очередную ошибку.

Пить вино с губ дьявольского скрипача - удовольствие, позволенное только ему. Астароту нравились эти маленькие исключения, в такие минуты он прощал Имальнуэлю все вольности, которые тот позволял себе, находясь в его владениях. Он бы ему даже простил какую-нибудь шутку над Астартой, но чего прекрасный Имальнуэль никогда не делал, так это не позволял себе ничего лишнего, когда речь шла о Герцогине. Лени было жутко интересно, почему, но спрашивать об этом напрямую не хотелось. Инкуб мог быть очень упрямым, когда хотел.
- Ты нашел достойный сосуд, Имальнуэль.
Пальцы Герцога нетерпеливо впились в обнаженные бедра, поцелуй раздразнил его, заставив забыть и о завтраке и о жене. Длинные белоснежные волосы скользили по груди, и Астарот вздрагивал от каждого прикосновения, став слишком чувствительным к настойчивости Имальнуэля.
Вино давно закончилось, а Астарот все пил, лаская языком язык инкуба, втягивая его в рот, слегка покусывая. Потрясающие ощущения - ощущать желание, как жажду.
Ладонь переместилась с бедра на спину, пальцы запутались в длинных волосах, потянули назад, заставляя инкуба запрокинуть голову. Такое красивое, идеально беззащитное горло. Герцог с тихим рычанием дернул свое вдохновение и наказание на себя, впиваясь жадным поцелуем в шею.

Ленивое расслабленно состояние, обычное для Астарота, уступило месту возбужденному раздражению и ярости, таким редким и непривычным для него, что только приближенные имели счастье (или несчастье) лицезреть его в этом состоянии. Имальнуэль был тем самым раздражителем, который был способен вывести Герцога из себя, слишком соблазнительным и сексуальным, слишком настойчивым, даже наглым, чтобы его можно было вот так просто игнорировать. Инкуб не боялся Лени, в отличие от многих других. Знал стервец такой, что Астарот не устоит, главное не показывать страха.
В такие минуты Герцог хотелось только одного: заставить это непокорное самолюбивое создание вести себя гораздо громче, чем обычно. Имальнуэль был сдержанным и утонченным, изысканно-томным, а Астарот сгорал от желания видеть страсть, необузданную похоть, слышать, как этот мелодичный голос заходится хриплым криком под аккомпанемент собственной скрипки, чья мелодия всегда звучала в голове Герцога, когда он занимался любовью с Имальнуэлем.
Отказывать себе Лень не привык ни в чем. А раз можно добиться того, что он хочет единственным способом, он сделает это.
- Это невозможно, - хмыкнул Астарот, проводя языком по нижней губе инкуба, потом еще раз, быстрей, прикусить чувствительную нежную кожу, потемневшую от его поцелуев, еще раз пройтись языком. Целоваться с Имальнуэлем можно было часами. С другими Астарот терпеть этого не мог. - Твой ум пугает самого Велиала, так что не прибедняйся.
Пальцы Астарота с силой сжали бедра инкуба, затем погладили, лаская ложбинку между ягодиц. - Тебя неделями надо держать на голодном пайке, мой дорогой.

- Не искушай..., - прорычал в ответ Герцог, опрокидывая Имальнуэля на спину и подминая под себя гибкое тело.
Инкуб умел дразнить не только плоть, но и сознание. Главное, остановиться вовремя, не поддаться наигранной злости и не сорваться. Слишком дорог был ему скрипач. Если ему вообще был кто-то был дорог.
До хруста сжав пальцами тонкие запястья, вдавливая их в темный шелк простыни, Астарот рывком вошел в разгоряченное тело Имальнуэля, одной рукой придерживая его за бедро, не давая отстраниться ни на миллиметр. Он редко потакал своим любовникам, но на провокации Адского скрипача поддавался с завидной периодичностью. А знание того, как взбесится Астарта, когда узнает, что Имальнуэль снова оказался в постели Герцога, подстегивало воображение еще больше. Наказать сразу всех: его - за дерзость, ее - за ревность.
- Ты не ищешь смерти, не лги мне, - странно, но не смотря на грубость и резкость движений, тон Лени был мягким, интимным. - Никогда не лги мне, Имальнуэль, тебе это не идет. Ты разве не понимаешь, что некоторые готовы отдать за право никогда не лгать? А тебе оно даровано давно..., - тяжелое дыхание прервал короткий глухой стон, Астарот склонился, пристально вглядываясь в бесстрастное лицо любовника и тут же впился в его губы жестким властным поцелуем.