Почувствовал ли он разочарование, когда Виктор не сделал даже попытки ответить на его провокацию? Однозначно. Стас даже слегка надулся от обиды, что его выпад остался незамеченным. Громко фыркнув, он забрал у мужчины блокнот, прихватил тарелку с недоеденными фруктами и перебрался на стол, усевшись на него, и сосредоточенно заполняя блокнот красивым разборчивым почерком. Писал по-английски, чтобы если вдруг охрана на выходе заинтересовалась бы записями, ничего не поняла, всё-таки не все в борделе настолько свободно владели иностранным языком. Писать было довольно неудобно, потому что болело запястье левой руки, которым он придерживал блокнот, поэтому иногда юноша даже высовывал кончик языка от усердия, облизывая губы.
- Вроде всё, - оторвался он от записей и сунул в рот виноградину. – Лови, проверяй, чего ещё надо, - захлопнув блокнот, кинул его Виктору. – Чёрный кенийский с сахаром, и сок, - заказал награду и подтянул ноги, садясь в форме лотоса.

- Свободным? – спросил тихим, каким-то неуверенным голосом. – А разве есть она, эта свобода? – пожал плечами и сунул в рот виноградину. – Думал. Хочу пойти учиться, пока не знаю на кого, но у меня нет документов.  Я не учился в школе, а без аттестата в университет не возьмут.
Вздохнув, посмотрел в сторону, и взгляд замер на предмете, который лежал на столе. Как он там оказался, не понятно, наверное, Виктор положил его туда, когда выбирал оружие для порки. Медленно протянул руку и дотронулся до холодной кожи. Пальцы сжались на чёрном плетении, и он нежно погладит кнут, прежде чем забрать его. Резко взмахнул рукой, и плеть ударилась о стол со звонким щелчком.
- Ты знаешь, что в средние века палачи могли перебить позвоночник человеку с трёх ударов? А знаешь, что в этом веке здоровый мужчина может убить ребёнка с одного удара? Я видел. Ненавижу людей, которые здесь работают, которые владеют этим местом, которые сюда ходят, - с губ капала злоба, ненависть и презрение. – Они всё знают, что здесь происходит, и ни один ублюдок не делает ни малейшей попытки что-то изменить. Не знаю, что хотите вы, и какие цели преследуете, но в данный момент я с вами. И я совершенно нормален.
Он сматывал и разматывал кнут, наслаждаясь тяжестью, ощущениями и запахом новой кожи. Несмотря ни на что, Стасу нравились ударное оружие: хлысты, плетки, стеки, и он любил кожу.
- Так вот, по поводу того, чем я займусь. У тебя есть какое-то предложение или ты просто поддерживаешь непринуждённую беседу?

«Не проблема…»
Это слово эхом отдавалось в голове. «Не проблема… не…» Так странно, что кто-то готов взять на себя твои проблемы. Странно, пугающе и… очень приятно.
Продолжая вертеть кнут в руках, Стас думал над словами  Виктора. Казалось, тот что-то хотел сказать, но сомневался. В общем-то он его не винил, после того  концерта, который устроил юноша, сложно было разговаривать с ним вменяемо.
- Если честно, не думал про Америку, что там делать? Кому я там нужен? И у меня нет ни родителей, ни опекунов, забыл? А здесь я хотя бы родился.
Он оторвал виноградину и зажал её в зубах, дразня мужчину.
- Неужели будешь по мне скучать, - рассмеялся, съев ягоду, - если я лопну. Не волнуйся, в меня много влезает. И я хочу чай. Кхм, и в туалет.

Получив разрешение, он рванул в туалет с такой неучтивой поспешностью, что даже забыл оставить кнут. Решив все вопросы гигиены, умылся, скептично осмотрел себя в зеркале и попытался причесать пальцами растрепанные волосы, но густые волнистые пряди совершенно не хотели поддаваться дисциплине и хаотично торчали во все стороны, кроме тех, в которые было нужно. 
Чуть задержался в дверях, глядя на американца, который лечил укус, тот полностью снял рубашку, и Стаса даже кольнула вспышка зависти, настолько совершенным казалось тело мужчины.
- Больно? – спросил он, в целом не испытывая ни малейшего угрызения совести. Вряд ли Виктор сейчас страдал так же как он, когда кнут рассёк спину почти до кости.   
- О, чай принесли, - с удовлетворённым возгласом вновь забрался на стол, обернув кнут вокруг пояса.
Стас налил себе чай из заварочного чайника и с сосредоточенным выражением на лице, кинул в чашку несколько кусков сахара.
- А где сок? – возмутился, оглядывая комнату. – Вишнёвый?

От смеха американца Стас чуть не покрылся пятнами.
- Тебе жалко, что ли? – возмутился он. – Стакан сока для бедного сиротки? Жадина!
Обиженно отхлебнул чай и чертыхнулся, высовывая язык.
- Горячо, блин!
Скосил глаза, рассматривая травмированную часть тела, и осторожно потрогал кончик языка пальцами, исследуя тяжесть повреждений.
- Я фрукты почти все съел, а у нас ещё пол ночи впереди. И ещё я ежевики захотел, - вновь высунул язык, внимательно изучая его. Удовлетворившись увиденным, облизнулся и сделал ещё глоток, тщательно дуя на горячую жидкость.
- «Крышы» будет не много. Только пара представителей, но с мальчиками приедет охрана, приличная. Ещё соответственно покупатели, но опять же, не более пятнадцати человек, мероприятие более чем специфическое, сам понимаешь. Кого действительно стоит опасаться, Томаша Луческу, очень серьёзный человек, и даже не спрашивай, как я узнал его фамилию, - Стаса передёрнуло от отвращения. – С ним будет минимум три телохранителя, возможно даже пять, очень серьёзные мужики и с оружием. Томаш единственный, кому разрешено проносить в бордель оружие. Сам он в принципе ничего из себя не представляет, но ребята около него трутся профессиональные. И возможно он будет с сыном. Харман псих, натурально шизик, и очень злобный, так что советую с ними разбираться в первую очередь.

- Луческу, - хмыкнул Стас. – То ли политик, то ли очень видный бизнесмен, точнее не знаю, сам понимаешь, о таком здесь не рассказывают. Кстати, если тебе интересно, у Георга полно компромата на очень серьёзных людей, а я знаю, где сейф. Он там же, где я получил это, - выплюнул, постучав пальцем по шраму на лопатке. – Недоразвитый думал, что я без сознания, но меня сложно оглушить. Правда, шифра не помню, был занят своими страданиями.
Юноша допил чай и налил себе вторую чашку.
- Не знаю, с чем вы придёте, ведь ты так и не сказал, чем занимаешься. А я всего лишь выполняю свою часть сделки – указываю на проблемные места.
Слегка усмехнулся, стаскивая с пояса кнут, и вновь начал вертеть его в руках. Лучшая жизнь? Смешно!
- Если бы мне было куда ехать, перебрался куда угодно, я же цыган, - широко улыбнулся, - кочевой образ жизни веду с рождения. У меня нет дома, так что могу остановиться в любом месте. И закажи ежевику и ещё черешни, - решил ковать пока горячо, - и я знаю, что здесь прослушиваются  телефонные звонки, так что, не рискуй. 

Он кинул Виктору ручку и допил третью чашку чая, потом долго выцеживал последние капли из чайничка, пока с сожалением не отстранил его от себя. Как и фрукты, хороший чай для работников борделя было непозволительной роскошью, и мальчики довольствовались странного цвета бурдой по вкусу напоминающие перепрелые опилки.
- До следующего раза? - лукаво взглянул на мужчину и спрыгнул со стола, - то есть придёшь ещё?
Странно, но за эти пару вечеров, американец стал ему ближе, чем многие люди в его жизни. С ним было легко, свободно, Виктор не врал, не обещал, он был предельно честен, не притворяясь, что покорён пусть красивой, умной и необычной, но всё равно проституткой. И это нравилось.
Он быстро прошёл к кровати и запрыгнул на постель, разваливаясь на покрывале.
- Расскажи об Америке, - Стас дотянулся до блюда с остатками фруктов, и взял за хвостик черешню. – Тебе нравится там?
Юноша задумчиво прожевал ягоду и вдруг резко поднялся, потянувшись к Виктору.
- Он тебе не нравится, - слова были еле слышны, - ты постоянно отводишь взгляд от него, но глаза всё время возвращаются, как будто притягиваются. Плохие воспоминания? – Стас медленно и очень осторожно провёл кнутом по щеке Босса.

«Класс!»
Наконец-то! Похоже, все провокации достигли цели, и Виктор серьёзно разозлился, а то Стас уж начал думать, что у американца вместо крови лёд. По губам скользнула восторженная улыбка: не Стас, то, что было внутри сознания, обожало риск, это чувство возбуждения от опасности, которое захватывало и заставляло совершать безумства.
- Ты меня поставил прямо в безвыходное положение, американец, - чуть поморщился от боли в руке, - если я перестану, то автоматически скажу, что хочу увидеть тебя ещё раз. А если продолжу, то ты уйдешь, но так и не узнаешь, сделал я это потому что действительно хотел твоего ухода или принципиально из вредности.
Стас рассмеялся и расслабился, позволив убрать свою руку. И вновь это странное чувство спокойствия от присутствия чужого человека рядом, а не ярость, которую он испытывал раньше со всеми. Трудно сопротивляться, если нет агрессии и доминирования. И если враг настолько красив.
- Виктор, а ты знаешь, что выиграл пари? – он лукаво взглянул на клиента и, облизнув губы, закусил нижнюю. – Можешь даже забрать деньги, там много. Правда, тебе автомат понадобиться, чтобы выйти отсюда живым.
Так близко, что он мог не только чувствовать, как американец дышит, но и ощущать горячее дыхание на своей коже. Он мог бы даже лизнуть Босса, если б точно знал, что у того хватит самообладания выдержать и эту провокацию.
- Обожаю кожу, одежду, обувь, украшения. Тот, кого я называл отцом, учил меня пользоваться кнутом. Это  одни из самых лучших моих воспоминаний: лесная поляна, рассвет, роса на высокой траве, от которой она кажется серебристой и гудящие звуки рассекающего воздух хлыста. Волшебно, - прикрыв глаза, он с лёгкой улыбкой погрузился в воспоминания. – Кнут намного красивее и лучше пистолета, ты полностью контролируешь его, силу удара, положение, всё. Кнут не виноват в том, от чего ты бежишь. Виноват тот, в чьих руках он тогда был.

- Так прямо всё тебе расскажи, - напряжение покидало всё тело, и на губах поселилась задорная, спокойная улыбка. – Найди Георга и скажи ему, что Стас прислал забрать деньги за пари, вот увидишь, с какой скоростью он рванёт сюда, проверять, - юноша хихикнул. – И я теряю хватку, раз ты хотел задушить меня всего два раза.
Он даже прикрыл глаза,  когда Виктор наклонился к нему, ожидая глубокого поцелуя, однако губы дотронулись еле-еле. Американец был первым клиентом, который его разочаровывал отсутствием близости. От других он её получал больше, чем мог вытерпеть.
- Чая нет, прости, - ни тени сожаления. -  Я даже буду скучать, представляешь?
Стас легко провел пальцами по вытянутой руке от запястья до плеча, сыграв на нём какую-то мелодию. Он размышлял, просить американца об одолжении или нет. С одной стороны не хотелось быть должным, с другой – общение с клиентами становилось всё невыносимее.
- Можно тебя попросить кое о чём? – наконец хрипло спросил он.

- Эй! – возмутился, перехватывая руку, которая теребила его волосы. – И так там ужас торчит во все стороны. И кстати, зря, ты бы великолепно смотрелся на фото.
Несмело улыбнулся, нервно закусывая губы. Почувствовал сладковатый вкус во рту и понял, что опять измучил нежную кожу в кровь. Дурацкая привычка, рожденная ещё в таборе, но так сложно было отучиться, и даже когда любое прикосновение к губам причиняло уже только боль, он не мог остановиться.
«Сказать, что черешня закончилась?» - мелькнула паническая мысль.
- Когда будет штурм? – тихо спросил, впрочем, не надеясь на ответ. – Если тебе нечем будет убить время до нападения, приходи сюда.
«Вот и сказал».
Стас понимал, как двусмысленно звучит это предложение, но чувствовал, что если рядом с ним появиться ещё хоть один похотливый извращенец, то загрызёт его собственными зубами. До американца положение не казалось таким омерзительным, потому что впереди не было никакой определённости, но сейчас всё изменилось. Кардинально, и юноша был готов вцепиться в Виктора как ротвейлер в вора, выжимая из того любую выгоду.

- Комплимент? Нет, расценивай это как простую констатацию факта, и не говори, что не знаешь этого. Не был бы ты преступником, смог бы стать фотомоделью. Раздевался бы на заказ и позволял другим людям трахать тебя взглядом, и не всегда только им, - усмехнулся, - что-то меня занесло.
Палец на губах был теплый и нежный, он легко скользил, не причиняя боли. Так давно ему никто не причинял боли, это привлекало и отталкивало одновременно. Он хотел поверить в эту доброту, в эту нежность, но боялся, что его снова предадут, что все слова и действия американца продиктованы только их сделкой.
Резко дёрнув головой, ушёл от прикосновений и уткнулся взглядом в стену.
- Дурная привычка, появилась, когда меня учили сдерживать эмоции в таборе. Кусал губы, чтобы не кричать, - он так и не научился контролировать злость при этих воспоминаниях. Да он вообще так и не научился себя контролировать.
Резко поднялся, отодвигаясь от Босса, который начал слишком вторгаться в интимное пространство Стаса, и это касалось не только тела. Виктор лез в душу.
- Значит через два дня, - задумчиво сказал он, подтягивая к себе колени и обнимая их руками.
«Георг обещал выходной».
Но это не значило, что он даст этот самый отдых. Кого из постоянных клиентов можно было ждать завтра? И кто из них представлял действительно реальную угрозу?
Зубы вновь впились в нижнюю губу, когда Стас начал рассчитывать все варианты завтрашнего дня.
- Надеюсь, этот чокнутый не выставит меня на аукцион, - нервно рассмеялся, - тогда мне конец. Какое сегодня? – внезапно спросил юноша, - четырнадцатое? Значит шестнадцатого. Это хорошо, шестнадцать моё счастливое число.

- Самый долгий и тёмный час прямо перед рассветом, - медленно произнёс, крепче прижимая к себе колени. – Его труднее всего пережить.
Как во сне наблюдал за собирающимся американцем. Его уход означал, что всё возвращается на круги своя. Пусть на день, но к хорошему привыкаешь так легко.
«Не уходи…»
Острее всего одиночество ощущаешь в толпе. Резче всего одиночество чувствуется после ухода гостя. Наваливалась тоска: американец разбередил душу, чуть приоткрыв двери, которые он так тщательно запирал все эти годы.
На теплые пальцы, ерошащие волосы, почти не отреагировал.
- И имей  в виду, - сказал он в спину Виктору, - если завтра на меня будут сильно давить, мне придётся сказать, что ты был странный. Но не волнуйся, я не сдам вас. До встречи. 
И длинные тонкие пальцы легко коснулись губ, посылая Боссу воздушный поцелуй на прощание.

«Самый долгий и темный час…»
Ожидание было невыносимым, но Стас не мог позволить эмоциям завалить всё. Когда действительно было необходимо, он умел контролировать себя максимально виртуозно. Как он и предполагал, Георг вызвал его в свой кабинет и долго выспрашивал про Виктора. Насколько юноша мог судить, тупоголовый хозяин борделя поверил всему, что вдохновенно наплел парень, где-то недоговорив, где-то сказав правду, а где-то и вовсе соврав. Стас был рад, что владельцу не пришло в голову посоветоваться с партнёрами, самовлюблённый и недалёкий тот считал, что уж точно в разы умнее простой шлюхи. А шлюхе это было очень на руку и, умело играя на недостатках собеседника, Стас подталкивал мысли туда, куда нужно было ему.
- Будешь обслуживать аукцион, - наконец приказал Георг. – Там будут клиенты, которые хотят видеть именно тебя.
Юноша для виду активно возмущался до того момента, пока не услышал, что в случае отказа будет сам стоять товаром. Сделав вид, что сдался, зверёныш бросился к себе, яростно фыркая и отчаянно скрывая радость. Было очевидно, что в зале он принесёт Виктору намного больше пользы, чем отсиживаясь в комнате. Мешать он не собирался, но помощь понадобиться могла.
В четверг ему все-таки дали выходной, но радости свободный день не принёс, а только скуку, тревогу и нервозное ожидание. Оставалось только гадать, кто из клиентов так сильно хотел видеть Стаса и выполнит ли американец свою часть сделки.

«Что такое не везет и как это убить?»
Ситуация была катастрофической и единственное, что чувствовал Стас последние пару часов – панику. И началась она тогда, когда Георг объявил отобранным для обслуживания аукциона мальчикам, что работать те будут в гостиной. Юноша чуть не выдал себя, завопив: «Какого дьявола?»  Ход торгов изменили, и Стас не знал, было ли так задумано изначально, или это недавние перестановки. Но аукцион перенесли из основного зала в большую комнату, где царила более интимная, домашняя и шикарная атмосфера. Пять вычурных столов из красного дерева с роскошными креслами для девятерых самых близких людей.
За неимением сцены, Георг вел шоу на небольшом помосте, который установили буквально утром, на него из маленькой неприметной двери выводили по одному мальчику. Стас бросил взгляд на очередной лот и быстро отвернулся, с трудом скрывая отвращение: когда-то и он сам так стоял, дезориентированный и ничего не понимающий. Тогда его купил Георг.
Если б у него был автомат, он бы перестрелял всех.
«Уроды!»
В отличие от «коллег» Стаса, обслуживающих нескольких человек, юноше достался один, персональный клиент – Йорген Тома – наверное, единственный, с которым у Стаса никогда не было желания упражняться в остроумии. Вернее как-то раз возникло, но быстро прошло, точнее сказать убежало. «Крыша Георга», один из тех, на кого Виктор хотел произвести впечатление налетом, решил почтить аукцион своим величайшим присутствием, то ли для того, чтобы прикупить себе домашнюю зверушку, то ли лично проконтролировать торги.  И именно про него юноша не знал, а значит и не знал американец.
«Плохо. Как же всё плохо! Что делать? Как предупредить Виктора?»
Взгляд, которым бизнесмен окинул его фигуру при входе, заставил почувствовать себя как на приёме у проктолога: отвратительно, унизительно, больно, но необходимо. И раздето. И хоть униформе официантов могли позавидовать лишь спасатели Малибу, ледяные глаза тусклого голубого цвета заставляли панически цепляться за крошечные кожаные шортики, чтобы и те не сбежали с владельца. Но спорить с Йоргеном было чистой воды самоубийством, поэтому тяжело вздохнув и проглотив всё, что рвалось с острого языка, Стас поправил ошейник и, не убирая с лица выражение вселенской скорби, потащился за Великим к его личному столу. Работать.