"Я уже ни в чем не уверен."
Эмиль поднял глаза, рефлекторно скрывая поток невеселых мыслей привычной усмешкой. Лишившаяся тепла ладонь сжалась, словно стараясь удержать уже разорванное прикосновение.
- Кто знает. Все может быть, - задумчиво протянул журналист, почти с усилием переводя взгляд с лица фотографа на непримечательный с виду, но чем-то заинтересовавший его листик, ярким пятном выделяющийся на прозрачной глади воды.
Полубезумное-полугениальное предположение Лиона было сейчас как никогда актуальным и способным логично объяснить звенящую в голове вакуумную тишину. Может, его действительно не существует? Тогда нечего и задумываться, если он... примет все, как есть. Ведь его все равно нет.
Только чувства говорили совершенно противоположное. В эти странные минуты на Богом забытом острове в компании человека с необыкновенными глазами Эмиль чувствовал себя невероятно, неописуемо живым. Ему казалось, что вчера существование закончилось, и началась жизнь.
Вязкий туман безумия, никак не желающий выветриваться из головы, сужал восприятие всего мира до конкретного человека, сейчас мягко касающегося его волос. Журналист не выдержал и все-таки ненадолго прикрыл глаза, отгоняя странные несвойственные ему мысли, а заодно прислушиваясь к каждому лишнему удару сердца.
- Хотя, не думаю, - в голосе прорезались привычные ирония и насмешка, и француз уже почти спокойно взглянул на молодого человека. - что твое сознание могло породить такого циника. - Он на секунду задумался и тут же усмехнулся. - Между прочим, точно такой же вопрос я могу задать и тебе.

Эмиль усмехнулся, с нескрываемым наслаждением глядя на смущение фотографа. Правда, из-за чего именно он так мило покраснел, француз не уловил, но зрелище это было стоящим.
- Пойдем, чудное виденье, - журналист прикрыл глаза, когда ловкие пальцы потянули прядь волос ровно настолько, чтобы перехватило дыхание от удовольствия. - Я еще не готов видеть, как ты превратишься в травоядного. - Выдохнул, потянувшись за одеждой, одновременно жалея и радуясь, что эта странная тишина разбита вместе со странными мыслями.
Безумно, аж до дрожи в пальцах, захотелось курить. Эмиль потянулся к своей одежде и выудил из кармана пачку сигарет. Уже поднес огонек зажигалки, но в последний момент отложил сигарету в сторону, решив, что одеться не помешает, ведь вечера здесь не такие теплые.
- Да, я забыл тебе сказать, - журналист снова защелкал зажигалкой, теперь уже когда ничто не могло отвлечь его от ритуального выкуривания сигареты. - я разговаривал со своим редактором, он найдет способ пробить тебя по базе данных, ему нужны только имя и фамилия. Если ты приехал из Франции, то есть неплохая вероятность того, что он найдет какие-то ниточки. Во всяком случае, в больших городах.
Эмиль хотел добавить что-то еще, но замолчал, поймав себя на мысли, что не хочет, чтобы Лион думал, что от него хотят быстрее избавиться. Но слово сказано, тем более, фотограф все равно должен был об этом узнать, просто... вообще не хотелось затрагивать тему, отдаленно сулившую расставание. Но надо.

- Сам себе удивляюсь, - ухмыльнулся Эмиль в ответ на последние слова фотографа. На мгновение ему показалось, что Лион хочет еще что-то сказать, но, видимо, передумал. Или журналист ошибся.
Несмотря на быстро остывающий воздух и быстро догорающий закат, они чуть замедлили шаг, не желая смазывать такой вечер лишней спешкой. Ничего, прохлада даже освежает, а в темноте не потеряются - они уже ступили на ведущую к отелю дорогу.
Эмиль шел, сунув руки в карманы, а мысли лениво перескакивали с одной темы на другую. Повисшее между ними молчание не было натянутым и ничуть не напрягало, хотя как интервьюер он считал тишину признаком непрофессионализма и старательно ее избегал. Сейчас же, пользуясь такой благоприятной обстановкой для размышлений, француз в очередной раз проигрывал сложившуюся ситуацию, но получалось несколько смазано. Нужно позвонить Марселю и сказать, чтобы он начинал с Детройта - днем он забыл, какой город называл Лион, а сейчас вспомнил. Конечно, это будет сложнее, чем поиск по родной Франции, но Эмиль не сомневался, что у его пронырливого редактора найдется парочка должников в Штатах.
Затем мысли повернули в другую сторону.
Было бы интересно узнать о Лионе больше. Конечно, это стояло первоначальной задачей, но сейчас Эмиль бы с удовольствием спросил, например, где он так научился плавать или кто он по образованию. Узнать от него самого, не причиняя при этом вреда.
Затем мазнула мысль, что в Париже он его не видел. Конечно, Париж - не провинциальный городок, где все друг друга знают, но все же иногда даже в таких городах особо яркие личности врезаются в память. Фотограф бесспорно имел запоминающуюся внешность, а журналист - отличную память на лица.
Впереди замаячили огни отеля, и Эмиль, сбрасывая с себя задумчивость, привычно полез за очередной сигаретой.
- Твое предложение на предмет ужина кажется мне все привлекательнее. Как смотришь на то, чтобы спустится в цивилизацию, то есть в ресторан?

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2010-12-13 23:55:11)

- Тебе не пойдет, - авторитетно заявил Эмиль, придирчиво изучив подтянутую фигуру фотографа цепким взглядом. - У тебя же на лбу написано три вида спорта как минимум и здоровый образ жизни.
Странно, они вроде бы в тропиках, а вечерами совсем не жарко, скорее даже наоборот. Это он заметил еще вчера на побережье, а сегодня показалось, что воздух даже холоднее, чем в осеннем Париже. Горячий горький дым, согревающий изнутри, заставлял мурашки бежать по коже, но руки стали совершенно ледяными. Усмехнувшись, журналист сунул руки в карманы, надеясь их как-то согреть.
Но почему-то, несмотря ни на что, где-то в глубине души хотелось оттянуть возвращение в отель. Эмиль и сам не знал, откуда взялось это смутное ощущение, а потому настойчиво гнал его от себя.
Сверкающие двери бесшумно закрылись за их спинами. Пропахший дорогими духами, роскошью и идеальной чистотой воздух был намного теплее, но француз почему-то все так же сжимал в карманах холодные руки. Девушка у администраторской стойки бросила на каждого из них быстрый взгляд, улыбнулась и протянула Эмилю ключ от номера, обращаясь при этом к Лиону: "Рада, что вам стало лучше".
Номер встретил их идеальной чистотой, наведенной старательными работниками отеля - диванные подушки взбиты, покрывало застелено без единой складочки, а на полке в шкафу  лежал чистый комплект полотенец. Эмиль устало сбросил с плеча сумку, все так же пытаясь избавиться от какого-то вязкого ощущения, которое и словами-то не опишешь.
- Спасибо, - вдруг бросил он. - классная прогулка вышла. Правда. плавать я так и не научился, но это я как-нибудь переживу, - усмехнулся он, все так же зябко сжимая ладони.

- Вот уж обласкал, - Эмиль тихо рассмеялся. - Хотя не сомневаюсь, зрелище было соответствующее. Если бы я верил в переселение душ, я бы решил, что в прошлой жизни был котом, которому сама природа заповедовала не любить воду.
Было  противно холодно, хотя мерзнуть уже было поздно - в комнате было тепло и уютно, на сколько может быть уютно в гостиничном номере. Мелькнула недовольная мысль, что банально простудиться было бы сейчас очень и очень некстати. Журналист болел редко, но. как говорится, метко, и сейчас этого совсем не хотелось.
- Есть немного, - расплывчато ответил он, передернув плечами. - Не думал раньше, что в тропиках можно замерзнуть. - но, усмехнувшись, тут же сощурился в сторону фотографа, у которого, кстати говоря, от влажных волос намокло висящее на шее полотенце. - Удивительно, как ты еще не замерз, разгуливая в одних штанах.
Журналист потянулся в сторону шкафа, выуживая оттуда аккуратно сложенное махровое полотенце, и протянул его Лиону, мужественно воспротивившись желанию собственноручно вытереть стекающие со светлых волос по виску капли.
А ведь в этом теперь не обвинишь догорающий над озером закат.

- Не сомневаюсь, - фыркнул Эмиль, взлохмачивая рукой влажные волосы. - А вчера вечером твоя личная система отопления дала сбой?
Воспоминания об их экстремальной ночевке на пляже заставили журналиста усмехнуться. Это было совсем недавно - какие-то сутки назад, а может и того меньше, - но как же все было проще. Он раньше и не думал, насколько общие неприятности и желание выжить сближают, что начисто стирают запреты и границы между двумя, пусть даже незнакомыми, людьми. Что можно беспрепятственно коснуться щеки, остужая от жара, обеспокоенно вглядываться в чужое лицо напротив, не скрывая тревоги, спать в объятиях друг друга, чтобы потом встретить, кажется, самое удивительное утро в жизни. И тогда можно было не задумываться о причинах всего этого, ведь была одна цель на двоих - выжить, и она отлично скрывала то, что было намного глубже.
Сейчас стало все как-то сложнее. С цивилизацией вернулись стертые было границы, обязательства, недомолвки, а также дурацкая привычка анализировать, которая все только сильнее все запутывала.
Не то, чтобы Эмиль хотел вернуться на побережье и стать последователем Робинзона Крузо, но то ощущение легкости было настолько ярким, что, наверное, он еще долго его не забудет.
- Твоя тяга к творчеству поразительна, - усмехнулся он, беря из шкафа еще одно полотенце и направляясь в ванную. - Я быстро. А потом пойдем ужинать.
Горячая вода хлестала по лицу, смывая противный озноб. Но смыть перепутанные мысли так и не смогла.

Душ справился со своей первостепенной задачей - согрел озябшее тело и прогнал озноб, взамен растревожив ссадины на спине. Эмиль слабо представлял, что там вообще у него за боевые раны, он вообще успел о них забыть, но после горячей воды вчерашний кульбит с дерева воспринимался уже не так легкомысленно. Чуть позже еще выяснилось, что желающий побыстрее согреться журналист забыл халат в шкафу, но это его даже немного обрадовало - при всем своем терпении, бередить поцарапанную и ссаженную кожу тканью лишний раз ему не хотелось. Поэтому Эмиль гордо выплыл из ванной в одном повязанном вокруг бедер полотенце, раз ему еще предстоял дежурный осмотр личным доктором.
- Раз уж тебе так полюбились эти маркеры, - мужественно провозгласил он, с улыбкой глядя на любовно сжимающего аптечку фотографа. За эту короткую передышку тяжесть в мыслях притупилась, но какая-то маленькая кошка все равно упорно скребла когтями, хотя Эмиль также старательно не обращал на это внимание. Опустился на диван, по своему обыкновению глядя на Лиона, чуть прищурившись. - готов послужить на благо творчеству.

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-02-10 01:19:10)

После горячего душа прикосновения прохладной ладони заставили мурашки стадом пробежаться по телу и довольно явственно вздрогнуть. Во всяком случае, легче все было свалить на контраст температур, чем на что-то... другое.
- Никогда раньше не замечал за собой, - Эмиль хотел пожать плечами, но это оказалось несколько проблематично и неприятно, поэтому он решил ограничиться хмыканьем. - Но ведь все когда-то бывает в первый раз.
Сбегающие с мокрых волос струйки воды холодили разгоряченную кожу, но не это заставило журналиста прикрыть глаза и медленно выдохнуть, а осторожные бережные касания. Казалось, что в руках у фотографа дорогое и хрупкой произведение искусства, а не обычный человек. Такое избитое, тривиальное сравнение неожиданно погрело и заставило изогнуть губы в едва заметной улыбке. Немного непривычное ощущение, если принять это предположение за правду.
- Не помру, наверное, - привычно усмехнулся журналист. - Хотя сейчас моя жизнь в твоих руках, все зависит от тебя, - шутливо добавил он, как никогда сейчас отчетливо осознав, что в каждой шутке есть только доля шутки. Остальное правда.

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-02-11 22:40:23)

Эмиль тихо рассмеялся.
- Когда дело обстояло в действительности, а не словах, ты не нервничал, - сказал он, имея ввиду их экстремальную ночевку накануне. Несмотря на внезапные приступы самобичевания, на взгляд Эмиля совершенно необоснованные, Лион действовал настолько решительно и быстро, что только благодаря ему они выбрались живыми и невредимыми - синяки и ссадины не в счет. Сам журналист как настоящий человек города мог с легкостью ориентироваться в каменных джунглях высотных городских зданий, а когда дело дошло до джунглей настоящих и необходимости выживания в них, здесь он, как выяснилось, был совершенно не приспособлен. Сейчас он и представить не мог, что бы делал, попади он в эту ситуацию в одиночку или с кем-то другим.
Единственное, о чем он жалел, так это только о том, что не поговорил со своим спасителем тогда, ночью. Тогда Лион, кажется, еще мог рассказать о себе, судя по той уверенности, звучащий в его голосе, когда он рассказывал о родителях. Впрочем, Эмиль был настроен весьма оптимистично. Не исключено, что память может вернуться со временем, француз будет здесь, на острове, достаточное количество времени, чтобы попытаться нащупать хоть какую-то ниточку, связывающую фотографа с прошлой жизнью. Кажется, мысль о том, что Лион будет рядом, прижилась в сознании так же легко, как сам фотограф вошел в его жизнь.
- Почти? - Прикосновения были очень осторожны, и сидеть спокойно, чтобы не волновать фотографа, труда не составляло. Только последняя ссадина, кажется, была довольно глубокой, и тело рефлекторно вздрогнуло в ответ на касание. Француз слегка поморщился, но скорее от досады на себя, чем от боли. - Чем же я могу тебя отблагодарить, мой спаситель? - добавил он, глядя на Лиона через плечо.

Дежурные процедуры закончились, и Эмиль тихо вздохнул, стараясь скрыть облегчением толику разочарования. Он умудрился уже привыкнуть к ненавязчивым бережным прикосновениям, и если раньше он подобного контакта избегал, то сейчас был готов усадить фотографа рядом и просто касаться теплой кожи, невзирая на причины этого желания. Вернее, наоборот, взирая на них и понимая как никогда отчетливо и ясно.
Но Лион ушел, до этого настолько тщательно и с самоотдачей складывая все обратно в аптечку, что даже далеко не самая тонкая душевная организация Эмиля подсказала: что-то не так. Что именно не так, было и так понятно, но журналисту казалось, что дело не только в том, что Лион не может вспомнить себя. Может.. в нем самом?
Пока фотограф был в ванной, француз успел одеться, выкурить сигарету и привести мысли в относительный порядок. Хотя, было бы что приводить - казалось, в последние пару дней они туда залетали все реже и реже, каждый раз теряя привычную четкость и логичность.
- Все в порядке? - спросил он, когда Лион вышел. Фотограф был бледен, отчего глаза казались больше и ярче, чем обычно. - выглядишь ты не очень, честно сказать.

- Голова немного кружится.
Эмиль, прищурившись, воззрился на фотографа, стараясь на глаз определить степень недомогания. Лион и вправду был бледен, хотя это, кажется, стало уже привычным зрелищем. Опять, небось, предавался изыскательным размышлениям, вот и доразмышлялся. Просто живое воплощение тезиса "Много думать вредно".
Лион целенаправленно направился к дивану, причем по не самой прямой траектории. Из-за этого Эмиль, собравшийся было дать другу свободу передвижения и не спешащий с посильной помощью, оставил свое намерение и осторожно придержал фотографа за руку, пока он не споткнулся о край ковра, что было вполне возможно. Впрочем, обеспечив ему статической состояние, журналист его сразу отпустил. Во избежание, так сказать.
- Тогда советую тебе полежать, - сказал француз, кладя в карман пачку сигарет и зажигалку. - Тут уж явно не до ужина, хотя кто-то просто умирал от голода, помнится. И в следующий раз постарайся симулировать не так достоверно, а то я пугаюсь.
Эмиль усмехнулся, поворачиваясь к двери, но с последними словами усмешка почти померкла, потому что ему в голову пришло то, что по идее должно было прийти еще два дня назад, пока он не пустил этого светловолосого парня в свою жизнь. Обычная недоверчивость дала сбой, удовлетворившись бережными прикосновениями и рассказом о потерянной памяти. А ведь Эмиль о нем ничего не знает, даже имя может быть ненастоящим. Да, он уже думал о фотографе в этом контексте, но всерьез подозревать человека, спасшего тебе жизнь, как-то не получалось. Да и что может получить аферист с обычного штатного журналиста, который лишь волею обстоятельств и собственного редактора оказался в фешенебельном отеле? Даже будь у него такие намерения, он должен был понять, что брать у француза, собственно, и нечего. Разве что ноутбук и пару кредиток с не самым большим количеством денег.
Откуда взялись такие мысли, до этого удачно миновавшие французскую голову, журналист не знал. Наверное, устойчивое ощущение, что вот-вот что-то произойдет, и Лион в этом будет играть не последнюю роль. Интуиция у Эмиля просыпалась редко, но на неприятности работала безотказно.
- Я серьезно. Отдохни, - сказал он, обернувшись и не глядя положив руку на дверную ручку. В груди сжалось от вида встрепанного и бледного фотографа, ощутимо уколов упреком: как можно его в чем-то подозревать? Но на этот раз подозрительность подогревало настойчивое чувство тревоги и еще чего-то очень неприятного. - а я пока пойду узнаю, что тут с доступом в интернет.
За спиной тихо щелкнул дверной замок, оставляя почти незнакомого человека одного в его номере. Верх глупости, но Эмиль и так уже понаделал глупостей, самая большая из которых - подошел к этому парню с необыкновенными глазами слишком близко.
"Тоже мне, прозрение. Вовремя, ничего не скажешь." - усмехнулся журналист, направляясь по коридору к лестнице, которая вела на общую веранду на крыше. Там можно было если не подумать, то хотя бы покурить.
Лионель. Нет, имя, наверное, все же настоящее. Слишком уж ему подходит.

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-03-28 16:31:15)

Эмиль очнулся, только когда закончились сигареты. Пачка и так была полупустой, но за последние сорок минут опустела окончательно. Так и до отравления недалеко, но журналиста это мало интересовало. Его вообще сейчас ничего не интересовало, кроме светловолосого парня, оставшегося в его номере. Неожиданно проснувшиеся подозрения на его счет то крепли, то исчезали полностью; ни одну логическую цепочку Эмиль не мог достроить до конца, стоило ему вспомнить странные глаза невозможного оттенка. И как бы француз не относился к Лиону, как бы не был ему признателен и как бы не был им увлечен, он боялся, что вернется в пустой, перевернутый вверх дном в поисках чего-нибудь ценного номер и никогда больше не увидит Лиона. Причем, чего именно больше он боится, Эмиль не знал.
Журналист нехотя отлип от перил, решив, что хватит уже прохлаждаться. Вполне ожидаемо в голову ничего умного касательно сложившейся ситуации не пришло, Эмиль вообще словно разучился думать, анализировать и понимать - все затмевали ощущения и желания, делая его уязвимым, почти беспомощным. И ко всему прочему, ко всем этим подозрениям и чувствам примешивалась тревога, ожидание его-то очень скверного, порядком раздражая и не давая расслабиться.
Дверь приветливо мигнула зеленым огоньком, открывая замок. И войдя в номер, Эмиль сразу же понял, чего именно он боялся больше всего. Ни следа обыска или разгрома, на кресле - аккуратно сложенная стопка одежды, на столе - лист бумаги и небрежно отброшенная ручка. Пустота навалилась на плечи, не позволяя даже позвать фотографа по имени, лишая его слабой надежды, что Лион просто вышел на балкон.
Несколько шагов до стола, - но Эмиль так и не может взять в руки лист. Вместо этого привычно лезет в карман, но вспоминает, что сигареты закончились. И лишь когда у него в руках оказывается новая, только что распечатанная пачка, француз, не видя больше возможностей оттянуть самое последнее прощание, впивается безнадежным взглядом в белеющую на темном дереве бумагу.
"Твой."
А ведь он знал, заталкивал это знание в самые дальние уголки, но знал, что долго так продолжаться не может. Догадывался, что однажды фотограф уйдет, оставив взамен вот такую вот записку, в которой каждое слово звучит его голосом. Понимал, что захочет смять эту бумажку в бессильном отчаянии, но не сделает этого - теперь это все, что у него осталось от Лиона.
"Твой."
Первой мыслью было рвануться следом, излазить этот остров вдоль и поперек, найти и поймать за руку. Но зачем? Чтобы не отпускать? Как человек, превыше всего ставящий собственную свободу, Эмиль никогда не позволил себе ограничивать ее кому-то другому. При всех его недостатках, в этом его упрекнуть было нельзя, тем более по отношению к человеку, который ему дорог. Да, вот так просто - дорог.
И сразу все встало на свои места: и собственная тревога, и волнение фотографа и его последние тоскливые взгляды, словно уже заранее просил прощение. Журналист проматывал в памяти последние часы, но никак не мог понять, когда же Лион на это решился.
Француз неслышно опустился в кресло, устало закрыв ладонями лицо, оставляя злополучное письмо на столе. Зачем? Он и так запомнил каждое слово, причем с первого раза.
"И уходить не хочу, ты бы знал, как."
Не знал, поэтому и не сказал эти два простых слова, давая понять, как не хочет снова оставаться один.
"Мой."

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-03-30 11:13:56)

- У меня ощущение, что мы с тобой разговариваем на разных языках. Я уже полчаса говорю тебе о том, что мне это совершенно не нужно.
- Но почему? - Марсель раздраженно откинулся на спинку кресла, глядя поверх очков, которые он, в отличие от Эмиля, носил исключительно для имиджа. - Ты отпахал здесь больше шести лет, а последние полгода так вообще с цепи сорвался. Лезешь в самую гущу событий и практически ночуешь на работе. Ты заслужил это. Так почему ты отказываешься? И прекрати уже курить!
- Ты знаешь, я никогда не стремился к редакторскому креслу. - Француз затушил сигарету, сделав последнюю глубокую затяжку, и отлип от подоконника, на который любил опираться. - Не мое это - править чужие ошибки.
"Свои бы исправить", - мысленно добавил он, забирая с редакторского стола свою зажигалку - верный признак, что разговор окончен.
- Эх, черт с тобой, д'Эстре, - редактор беспомощно провел ладонью по волосам, взъерошивая их еще больше. - иди, но к этому разговору мы еще вернемся, - добавил он, но Эмиль лишь пожал плечами и вышел за дверь.

Прошло почти полгода. Ничего не изменилось: он по-прежнему работает в столичной газете, много курит и язвит всем подряд. Литрами пьет кофе и потому почти не спит ночами. Иногда читает, но чаще всего работает, размеренно стуча по клавиатуре. Такие труды не пропали даром: карьера пошла в гору, ему предоставили полную свободу в выборе тематики статей, работы редактируются теперь по минимуму. Должность редактора предлагают. Правда, от нее Эмиль откажется, так же, как отказался от предлагаемого в напарники фотографа. Объяснил это тем, что не может работать в паре, но сам прекрасно понимал, что фотограф рядом с ним может быть только один.

Воспоминания о той паре дней на далеком острове хранились в самом отдаленном уголке памяти, лишь изредка тревожа его совсем уж бессонными ночами и напоминая, что все это было на самом деле: улыбка и невозможные глаза рядом, и тихий смех, и горячее дыхание, щекочущее шею. В такие моменты казалось, что еще немного - и почувствуешь тепло загорелой кожи под пальцами.
Эмиль не искал его. Это был выбор, пусть и не в его пользу, а право выбора журналист всегда уважал. Он же, черт возьми, и пишет об этом - каждый имеет на это право. Надеялся только, что с ним все в порядке, иронически повторяя фразу из той записки: "Не хочу, чтоб ты переживал." Не будет он переживать, как же.
Письмо он, кстати, так и оставил в своем номере, намертво впечатав в память спешно написанные слова.
Еще будучи там, на острове, он много думал, перебирая в уме возможные причины. Их было достаточно, он и сам бы, наверное, ушел, но журналист все равно злился. На него - за то, что так быстро заполнил собой всю его жизнь, на себя - за то, что чувствует сейчас глухую пустоту, эхом разносившую каждый удар сердца по телу.
А потом было возвращение в Париж, работа, затянувшая в свой круговорот, и друзья, требующие рассказа о красотах тропического рая. Эмиль знал, что надежда - это глупое чувство, но все равно поглядывал на телефон, ожидая звонка с не вбитого в телефонную книгу номера, когда в динамике прозвучит искаженный расстоянием голос одного-единственного человека.

Но с тех пор прошло почти полгода, и эти воспоминания будоражили память все реже и реже, отступая перед бегущей в сумасшедшем темпе жизнью настоящей. Журналист со временем перестал присматриваться к афишам фотовыставок, предоставив все кому-то там наверху, в которого сам толком-то никогда не верил.

Осенний Париж в этом году не спешит выдувать тепло пронизывающими ветрами, предпочитая, видимо, смывать его дождем, правда, еще летним, пахнущем по-особенному солнечно. Впрочем, это не помешало Эмилю выругаться сквозь зубы и, выскочив из автобуса, спешно поднять воротник плаща. Ничего, здесь недалеко, один квартал пройти, авось не успеет вымокнуть. Заодно, и зонт из дома возьмет, вечно он ошибается с прогнозом погоды.
Взять забытую на столе флешку, зонт, бросить тоскливый взгляд на кофеварку, - на все уходит пара минут, и Эмиль снова выскакивает на улицу. Сегодня номер уходит в печать, хорошо бы поторопиться.
Пасмурное дрожащее небо разлетается брызгами под быстрыми, стремительными шагами. Поворот на небольшую улочку - здесь можно хорошо срезать, - и Эмиль замирает, чувствуя, как воздух рвано уходит из легких с каждым ударом вмиг сбившегося пульса.
Чуть отросшие, темнеющие от воды волосы, четкий профиль, немного вздернутый нос, на котором от солнца рассыпаются веснушки, - все это в пронизанном дождем воздухе кажется злой насмешкой неверного восприятия. Эмиль подходит медленно, словно от любого резкого движения он вздрогнет и проснется - один. Но больше всего он боится, что сейчас этот парень взглянет на него чужими глазами и улыбнется чужой улыбкой. Потому что с каждым шагом искушение поверить все растет вместе со страхом ошибиться.
Очередное небо разлетается мокрыми осколками совсем рядом.
- Простудишься.

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-04-02 10:23:33)

Этот факт оказался слишком простым для мгновенного осознания. Привыкший во всем искать подвох, Эмиль просто не мог поверить, что вот он, совсем рядом, протяни руку и коснись. Здесь, в паре шагов от его дома, в серый дождливый день из двух с лишним миллионов людей он столкнулся именно с тем, кого не надеялся больше увидеть, несмотря на все заверения о будущей встрече в памятной записке. Судьба? Провидение? Эмиль не знал, но сейчас был готов поверить во все, что угодно. Ведь он снова видит свое отражение в нереального цвета глазах, взгляд которых так тщетно искал в толпе.

Лион сделал шаг, и журналисту показалось, что он сейчас упадет. Неудивительно, его самого ноги держали с трудом - наверное, человеческий организм просто не рассчитан на такое огромное количество счастья. Чистого, еще чуть горчащего от неверия счастья.

Рядом. Рядом. Рядом. Эта мысль билась не в голове, а на кончиках подрагивающих пальцев, которыми он касался так и не позабытого лица, в дыхании, тающим в прохладном воздухе рваными полупрозрачными облачками, разливалась теплом по венам, спасая от промозглой сырости, от пустоты, разъедавшей, словно кислота. И, наверное, надо было что-то сказать, но голос не слушался, не в состоянии вместить в себя все полыхающие в обычно невозмутимом французе чувства. Но ведь можно же говорить и без слов. Путаться в тяжелых и темных сейчас волосах на затылке, касаться губами горячего виска и снова, как когда-то давно, чувствовать, ощущать, знать, что он должен что-то сделать. И отчетливо понимать, что сейчас - можно, ведь он снова рядом.
Легкое, почти невесомое прикосновение, теплые губы, мокрые от дождя, судорожный вздох, и Эмиль только сейчас верит, что все это правда. Не может только понять, чем заслужил такое, но, видимо, и на каждого циника найдется свой романтик.
- Ты здесь. - Сквозь стучащее сердце слова прорываются с трудом, вплетаясь во все сильнее бьющий по зонту дождь, и звучат чуть громче дыхания. Но зачем говорить громче? Ведь Лион наконец-то рядом.

Отредактировано Эмиль д'Эстре (2011-04-04 14:21:35)